ЛОШАДЬ — КОТ
Меньшов, Алентова
— Бытовые мытарства и неустроенность сводят романтичные чувства на нет быстро, и, мне кажется, у вас почти по Маяковскому произошло: семейная лодка разбилась о быт... — Конечно, так и бывает, когда люди находятся в длительном напряжении... Я, если честно, всегда была абсолютно уверена, что все у нас хорошо будет, меня никогда не смущало, что мы живем в общежитии (даже в разных!), что нам трудно и мы так бедны.
— Духовная близость была, очевидно? — Да, и опять-таки молодость... Молодость и вера — я очень в Володю верила, ну а когда мы, наконец, все получили, видимо, наступила реакция на перенесенные тяготы, что-то в наших отношениях сломалось... Маленький ребенок, безденежье — все это семейной идиллии не способствовало.
— Мучительно расходились? — Совсем нет.
— Делить было нечего? — Совершенно, хотя мучения, думаю, причиняет отнюдь не дележ нажитого. В принципе, когда говорят о страданиях, подразумевают муки душевные, а оба мы так устали, что посчитали благом для себя разбежаться: дескать, будет лучше, пожалуй, если поживем врозь. Поэтому-то гнетущих мыслей и опасений, что будет невыносимо, я не припоминаю...
— Простите, а какой-то запасной аэродром у вас был, вы знали, с кем будете дальше? — Что вы! Думаете, я разошлась, потому что... Нет, ни у него, ни у меня абсолютно никого не было, и расстались мы не потому, что кто-то к кому-то ушел.
— Врозь вам понравилось? — Лично я была просто счастлива и первое время словно на крыльях летала. «Господи, — мне казалось, — как хорошо и легко, как замечательно!». Мы все-таки бесконечно устали, а тут какая-то новая открылась страница.
Вскоре я выписала в Москву маму, что тоже помогло очень сильно, потому как представьте: мы с Володей вдвоем работаем, денег на няню нет — жуть! Через это многие молодые семьи прошли, а с мамой я была спокойна душой, знала, что мой ребятенок присмотрен и с ним все в порядке. Это тоже какую-то свободу давало — я могла, например, пойти на премьеру в другой театр, что-то там посмотреть, а не бежать сломя голову домой, едва закончилась репетиция или спектакль.
— По Меньшову все это время вы не скучали? — Нет, совершенно.
— Странно: так вроде любили, и ни капли не тосковали? — Я же вам говорю: случился надрыв... Постепенно — вдруг! ничего не бывает — копилась усталость, неудовлетворенность, казалось: там непременно откроется какая-то другая жизнь — куда лучше той, что была...
— Ну и как — оправдались надежды? — Другая жизнь и впрямь открылась, но она оказалась гораздо менее интересной, чем прежняя. На расстоянии чувства, что у нас были, выглядели намного мощнее, серьезнее, умнее, если хотите, чем те, к которым подсознательно я стремилась, но...
— Врозь вы три года жили? — Чуть больше.
— И как же пришли к тому, что нужно соединиться опять? — Это вызрело, выкристаллизовалось постепенно. Во-первых, все это время Володя меня не оставлял, очень часто виделся с Юленькой. Он вообще человек общительный, щедрый и из любых командировок приезжал к нам с горой подарков. Ну, скажем, если в Баку был, где знаменитый базар, мой дом кучей заполнялся зелени... Я умоляла: «Не вези ты все это, не нужно, мы не съедим с Юлей столько», но он все равно привозил...
Володя по-прежнему считал нас своей семьей, что естественно, да и я относилась к нему, как к родному. Мне даже в голову не могло прийти запретить ему видеться с Юлей: ни в коем случае! Более того, уже после того, как мы решили с ним разойтись, я прописала его в своей квартире. Все у виска пальцем крутили: «С ума ты сошла!», а я отвечала: «Вместе мы были так долго. Теперь у него начинается новая жизнь, так почему я ее должна ломать?».
Мы, хотя и жили отдельно, официально не расходились, поэтому спокойно, без всякой задней мысли, подали документы на прописку. Не было мыслей, что я могу этого Меньшова лишить, наказать как-то... Люди почему-то предполагают худшее, но ни у меня, ни у него подобных поползновений не было.
— Соединившись после разлуки вновь, вы стали друг другу ближе, роднее? — Отношения остались такими же, просто мы вернулись домой, и это было правильно. После столь долгого разрыва такое редко с людьми происходит, но позади было столько яркого, сильного, молодого, мудрого, бедного, что его хватило сполна, чтобы понять: это и есть твоя жизнь, а все остальное... Остальное — только усталость, которая понятна и простительна, потому что так трудно в те годы, когда я уже была ведущей актрисой, в театре, пожалуй, не жил никто.
|